Н.Н.ДУБОВСКАЯ Очерк о народном враче В Т О Р О Й О Т Е Ц Вольвич Валерии Ивановиче
Темная летняя ночь. Двое в формах правоохранительных органов и один в штатском подходили к привокзальной платформе одного из железнодорожных вокзалов города Москвы.
В угрюмом молчании человек в штатском, подталкиваемый с боков сотрудниками милиции, взошел на ступеньку уже трогающегося поезда и в нерешительности остановился. Перед ним из дверей выросла грозная фигура проводника. Вознамерившись выгнать наглеца с поезда, он спустился на одну ступеньку ниже, но увидев удостоверения сотрудников, как правило, не умевших шутить, мгновенно передумал и, наоборот, чуть ли ни вежливо провел его в вагон. Общий вагон был почти пуст. Усевшись на жесткое сиденье и скрестив руки на груди, мужчина сиротливо смотрел в темное окно.
То шел 1977 год. Один из многих и многих лет периода застойных времен, когда большинству населения Советского Союза казалось, что лучших времен и не бывало. К этому большинству, однако, не принадлежала та часть населения, которой в силу жизненной необходимости приходилось порой заглядывать внутрь, под оболочку всеобщего спокойствия и благоденствия и, видимо, только поэтому их относили к разряду невезучих.
Одним из таких невезучих стал считать себя с этого дня Валерий Иванович Вольвич, потерпевший столь неожиданную для него неудачу, а возможно, и не только для него.
Монотонно стучали колеса. Путь до города Фрунзе был далек и по мере того, как Валерий Иванович приходил в себя, недоумение его все более возрастало. 19 августа 1977 года стал днем поворота в его мировоззрении. Розовые очки, через которые он смотрел на мир до сегодняшнего дня, разбиты в дребезги и режущий свет реальности больно ударил в глаза. Он не знал того, что хотя и при его участии, но события все-таки развивались своим чередом, по своим законам и независимо от него самого. Он не знал и того, что люди, хотя и ждали в трудную минуту помощи от него, но до этой минуты не верили ему, а только смеялись.
- Смотрите, смотрите, этот псих опять ищет наркотики! Аж землю роет! Во, приспичило бедолагу! Ха-ха-ха!
-Над чужим горем не смеются. Может у человека ломка началось.
- Все равно смешно. Ха-ха-ха!
Из всей толпы рабочих, направлявшихся в тот день в заводскую столовую на обед, не смеялась лишь одна девушка по имени Надежда, работавшая техническим контролером. Как и всегда в этот обеденный час бедолага – парень лез в гору, возвышавшуюся сразу за заводскими корпусами, и тщательно обследовал ее. Маленьким перочинным ножичком он либо вырезал растение с корнем, либо срезал только соцветие и подолгу рассматривал их, крутя в руках.
Трогательно-печальным взглядом девушка сопровождала каждое его движение и ей хотелось пресечь веселившихся над ним людей, вот только не знала как. Не объяснишь же им необъяснимого. И лишь глаза ее, чистые и ясные, как этот синий небосвод, где по южному раскаленное солнце сияло почти в зените, говорили о том, что все эти люди не правы.
С небольшими пучками трав молодой человек, словно бог из-под небес, спускался с горы. Лицо ученого интеллигента с чертами мужественного благородного рыцаря, сосредоточено на созерцании добытого. Высокий и стройный с изящными манерами и светлым лицом, он и на самом деле был похож на святого. Казалось он забыл обо всем на свете, забыл о том, что снова остался без обеда, и шел медленной длинноногой походкой к дверям своего кабинета.
Надежда поспешила за ним.
- Постой Надь! – крикнул один из рабочих. – У нас же работа…
- Я приду до окончания перерыва.
- Уж не загипнотизировал ли тебя этот врач?
Пока он мыл руки, его прямые, по-спортивному развернутые плечи подрагивали от интенсивности их движений. Столь тщательно моют руки только хирурги. Однако он не был хирургом. Напротив, он считал, что все эти кровавые вторжения в человеческий организм могли бы быть сведены до минимума, ни утрать медики всех тех навыков своих древних предков исцеления травами и магией. Она смотрела в его спину с надеждой и, словно почувствовав ее страдальческий взгляд, он обернулся и
ободряюще кивнул ей. Они ни словом при этом не перемолвились, но было совершенно очевидно, что и без того прекрасно понимали друг друга.
- Ну что, Надь, будем работать? – Вытирая полотенцем руки, он пристально смотрел в ее глаза.
- Подождите, а? Давайте на берег лучше пройдем…
- Идея. Давайте, А то здесь и стены подслушивают.
Не обращая больше ни на что и ни на кого внимания, они вышли из помещения и пошли дальше, прямо на берег Иссык-Куля. Сели на разогретые солнцем камни.
- Пойми, я вылечу тебя без всяких операций. Мне, как и тебе, вовсе не хочется, что бы распластав тебя на операционном столе, они стерилизовали тебя, вырезав придатки и тем самым лишив тебя всякой возможности материнства. Ты представить себе не можешь, какого счастья ты лишаешься!
- Я не хочу, - прерывисто прошептала Надежда и при первом же мимолетном взгляде на нее, Вольвич понял, что сейчас она просто расплачется. Но она не расплакалась. Лишь лицо ее, бледное и расстроенное, застыло в мраморной неподвижности.
- Не понял… Чего не хочешь?
- Операцию…
- Так и я о том же. Доверься мне. Я уверен, что у нас все получится. Кто, если не я?
Чайки кричали над гладью сапфира, простирающегося до самого горизонта. Ей казалось, что не чайки это, а душа ее кричит, надрываясь от горя.
Замуж она вышла по любви. Решили сразу же обзавестись ребенком. Два года прошли в бесполезных мечтаниях, а когда обратилась к врачам, оказалось, что срочно необходима операция по удалению придатков, пораженных новообразованиями. Однако срочно не получилось, поскольку выяснилось, что муж тоже больной и после года болезни он умер от рака головного мозга. - Я тоже умру. Я чувствую, что надо мной висит черный рок, точно так же, как он висел над моим покойным мужем. Это судьба и я не в силах ее изменить.
- Это не судьба. Это абсолютная беспомощность нашей традиционной медицины. Во всем мире люди умирают от рака, а в моей практике уже есть два случая выздоровления. И ты будешь третьей, я в этом уверен.
- Валер, - ее голос сорвался, застряв где-то в связках и несколько секунд она просто молчала, уставившись на него диким испуганным взглядом.
– Так ты думаешь, что у меня рак?
- Я ничего не думаю. Рак у тебя или не рак, а доброкачественная опухоль, разницы для меня нет никакой. Разница будет, если ты согласишься лечь под нож, потому что умирают после операции только те, которые больны были раком.
- Вот…вот… - Мысли ее работали с лихорадочной быстротой. – Муж мой умер от рака, а значит и я умру от него же.
- Надь, ты помолчать можешь? Ты рассуждаешь, ничего толком не зная, вместо того, чтобы просто слушать меня. А я говорю, что смогу вылечить тебя без всякой операции.
Надежда смотрела на него не отрываясь. Кто он – этот Вольвич Валерий Иванович? Откуда он взялся? И откуда он может знать, как излечиваются опухоли, если на вид ему не дашь и тридцати лет? А хирург, который ее осматривал, пожилой, добрый человек, знающий, что к чему, сказал, что после операции ее отправят на облучение, чтобы добить остатки новообразований. У них существует определенная инструкция, а значит им можно верить. Судорожно вздохнув, она поднялась с камня и, сбросив, босоножки вошла в воду. Вольвич не мог в своем взгляде скрыть сожаления. Если бы не знать, что ей двадцать пять, можно было бы подумать, что задрав подол длинной юбки, по воде бредет восемнадцатилетняя девчонка, легкая и обаятельная, что свежий ветерок, ласкающий его разгоряченный лоб. Этот лоб, высокий, с большими залысинами, скоро, наверное, лопнет от раздирающих его мыслей. Почему больные рвутся скорей под нож? Откуда такая страсть? Или они не знают, какая смертность после подобных операций существует? Не знают, что биопсию во многих случаях делают лишь после операции, когда и без того одной этой операцией уже предрешили судьбу больного? Как уговорить ее? Что сделать, чтобы поверила ему? Не для того разве он и рожден, чтобы спасать от прожорливой смерти в виде неизлечимых болезней таких вот ангелочков, как эта женщина, совсем еще молодая, но со взором уже потухших усталых глаз?
Да. Права оказалась мать, добрая, милая Ольга Ивановна, которая всегда говорила, что профессия врача – самая трудная профессия. «Мальчик мой, - говорила она, когда он был еще ребенком и своим детским умом пытался разгадывать загадки врачевания букашек, - уготована судьба для тебя тяжелая и беспросветная, а главное – неблагодарная. Лишь богу одному известно, сколь тяжела она и лишь
бог оценит деяния твои добрые по достоинству». Уже взрослым
Валерий спросил: «Мам, а как ты могла угадать, что я врачом стану?» «Не знала я, сыночек, она задумалась. – Сны мне вещие снились… Будто разговариваю я с небесным учителем, явившимся мне в белых сияющих одеждах. Советуюсь с ним, спрашиваю. Он и сказал мне, что родишь сына, наделенного умом мистического врачевателя. Будет он ведать все, что находится внутри человека, животного, растения. Он будет ведать, как из травок получить целебные лекарства». Мать до самой своей смерти видела свои чудесные сны и подсказывала ему то, чего он не понимал. Странность эту знали все в их селе Маяк, где они жили на берегу прекрасного озера Иссык-Куль и где мать и отец работали в школе преподавателями. Прорицательница – так называли ее за ее чудесные сны. Валерий не хотел в это верить, но что-то подсказывало ему, когда он смотрел на рентгеновские снимки, чем болен этот человек. Затем он стал замечать, что видит болезни внутри человека даже по фотографическим карточкам, а потом и при просмотре человека по телевизору.
А много позже он вдруг обнаружит в себе способность видеть работу организма живого человека, стоявшего перед ним, и устанавливать диагноз ему. Еще чуть позже, с помощью трансового искусства витать в бескрайних просторах космоса, бывать в домах любой точки планеты, обезболивать болезни по телефону, а еще позже он сделает незримую операцию больных ног матери, после чего она проживет еще шесть лет, а потом подобным образом сделает операцию по удалению папилломы в желудке Нины Николаевны Дубовик, проживавшей в городе Каракол - матери своей будущей жены.
Иван Петрович Вольвич шагами мерил темную комнату. А не спалось ему потому, что не спал его сын Валерий. Время от времени его шаги замирали, и тогда до слуха доносился монотонный рокот, будто за закрытой дверью сына шумел и бурлил действующий вулкан. Шаман, думал отец и его сердце тоскливо замирало одновременно с замиранием его шагов. Непонятно, откуда в сыне взялось это искусство шаманства. Сам он никогда в медицину не лез, хотя и были у него и ранения, и контузии во время войны. Родился Иван Петрович в городе Сумы в 1908 году. Закончил Высшее артиллерийское училище. В период становления Советской власти, по программе ликвидации безграмотности в 1928году был направлен в горы Тянь-Шань вместе с женой и первенцем-сыном. Хотели обосноваться совсем в другой точке Советского Союза, в Новосибирске, однако прознавшие о них власти отправили их туда, куда они и были направлены. Приобретя второе образование, педагогическое, Иван Петрович стал директором школы в селе Маяк, а жена его преподавателем начальных классов. Здесь и родились у них в 1947 году двойняшки Валерий и Татьяна, здесь выросли и окончили школу. Он и предположить не мог, что Валерий станет врачом, хотя мать его, Ольга Ивановна, с давних пор предрекала Валерию такую судьбу. То, что Ольга Ивановна слыла прорицательницей, он и верил, и не верил. Но порой, после особенно крепкого сна, она рассказывала ему такие вещи, что в ее невероятных способностях не приходилось и сомневаться. И вот его сын врач. К военным ранам прибавилась рана сердечная, рана за Валерия, чьи лекарства, изготовляемые им по ночам, по эффективности стали превосходить все ожидания. К нему шли больные с печенью и он излечивал все виды ее поражений; шли со свежими и гноящимися ранами и ожогами и он излечивал их несмотря на их степень тяжести; шли с грудными младенцами, гниющими заживо от стафилококка и он спасал жизни тех, кого касалась его рука; шли с дизентерией и Боткина и, испробовав его препараты, оставались живыми и здоровыми, как будто у них ничего и не было. Разумом отец понимал, что все это хорошо, но сердцем не мог смириться с тем, каких усилий стоили сыну его успехи. Если бы свои препараты из трав он изготавливал обычным народным способом – настоями, отварами – было бы полбеды, но ведь он их делал какими-то особыми способами, известными лишь ему одному, и именно на этом уже получил инфаркт, надышавшись однажды терпким паром душички. Вот почему он и объяснял всем, что травами целиком лечиться нельзя, что вредных веществ в них присутствует больше, чем полезных. Для того чтобы от трав получить полезный эффект, - объяснял он всем, кто пытался сбить его с толку, - их съесть необходимо не меньше тонны. А съешь тонну, умрешь от обжорства. Или от тех вредных веществ, которые содержатся во всех травах, в одних больше, в других меньше. Поэтому Валерий и выделял из трав только те вещества, которые имели целебные свойства. А различными составами из полезных веществ добивался положительного эффекта при излечении того или иного конкретного заболевания, причем основательного радикального излечения, а не полиативного, как принято лечить в официальной медицине.
Старинные часы пробили два раза. Как ножом по сердцу проплыли эти звуки по комнате. А дверь все еще не открывалась и шум так и продолжался с монотонной силой. О чем он думает, ведь рано утром ему опять отправляться на работу? И так каждый день. Корпит над составами, рассматривает их клетки под микроскопом, выводит химические формулы, расщепляет атомы, кормит реактивами бацилл и бактерии, взращивая их в пробирках. Все приспособления и приборы изготовил сам, как великолепный любитель-радиоэлектронщик. Это умный, всесторонне развитый и
грамотный человек и родители по праву гордятся им. И все же…
почему он так долго сегодня не открывается?
Бессознательно, чисто машинально Иван Петрович снова выглянул в окно. Там во дворе, до самой калитки, растянулась очередь людей, маячивших в темноте бледными терпеливыми лицами, а из свертков, которые они держали в руках, раздавался плач больных стафилококком младенцев. Родители, братья, сестры везли сюда больных детей со всех уголков Иссык-Кульской области, а больше всего с города Пржевальска, не желая мириться с официальной медициной, считавшей эту болезнь неизлечимой.
Дверь в комнату сына коротко скрипнула и его высокая фигура, длинноногая и длиннорукая, удивительно схожая с фигурой отца, наконец-то появилась на пороге.
- Отец, это невозможно!
Иван Петрович понуро опустил голову. Он знал, о чем говорит Валерий. О том, что он не успевает делать лекарства на всех больных. Количество больных не уменьшается и ежедневно около их ворот скапливается по семь-десять человек, ожидавших своей очереди развернуть перед ним свой гнилой сверток.
- Знаю я сын. Не знаю только, что делать.
- Зато я знаю. – Глаза сына, провалившиеся от переутомления, горели гневом. – Я в Москву поеду. В Министерство здравоохранения. В одиночку не борятся с эпидемией. Я отдам им свои технологии по изготовлению препаратов от стафилококка. Пусть запускают в промышленное изготовление и пусть лечат, иначе вымрет целое поколение.
- Все это так. – Отец помолчал. – Но сколько детей умрет здесь за время твоего отсутствия.
- А ты не думаешь о том, сколько их умирает сейчас по всей стране? Не лучше ли будет, чтобы мои препараты побыстрей запустили в производство и спасли бы миллионы детей. Миллионы, а не те сотни, что спасаю я.
- Успокойся сын. Я так думаю. Послушай меня. Ты слишком молод, потому и горяч. Во-первых, прежде, чем запустить какой-то лекарственный препарат в производство, его должны, я так думаю, подвергнуть всяческим испытаниям.
- Подожди, отец, - Валерий возбужденно поднял вверх руку. – Будешь сейчас мне полчаса мозги парить, а на самом деле все просто. Вот, - кивнул он на людей во дворе, - это что, разве не испытание? Нет, отец, ты перестраховщик.
- «Ладно», - пошел на уступки Иван Петрович, - «как хочешь. А пока давай, не теряй времени, лечи людей. Они там умрут, пока мы спорим».
Валерий вышел на крыльцо.
- Входите по одному.
С жалобами, стонами и плачем люди шли к нему на прием до половины четвертого утра. Потом три часа сна и подъем на работу.
Ольга Ивановна плакала, жалеючи Валерия.
- Сыночек, отдохни, милый. Исхудал уже, щеки вон провалились.
- Не беспокойся, мам. Я на работе отдыхаю. Туда же больных не пускают, - и тяжело вздохнул, вспомнив о Надежде.
Всю дорогу до самого завода он думал только о ней и о ее болезни. Препарат, которым он собирался ее лечить, испытан им уже давно, лет пять назад, когда он ездил в Новосибирск к брату и там лечил безнадежных больных в онкологическом стационаре. Все, на ком он испытал свой препарат, до сих пор живы и здоровы, о чем свидетельствует в своих письмах брат. Вот одно из них:
«… старика Федосея помнишь? Которому поставили диагноз опухоли в кишечнике и он не согласился на операцию, сказав, что ему к бабке на тот свет пора. Он тут неподалеку от меня живет и каждый вечер собаку в нашем дворе выгуливает. Смеется, здоровый, говорит, даже живот спал, кушает хорошо, спит тоже. Уже четыре года прошло как выздоровел. Помнит тебя и признает, что выздоровел именно после твоих капелек. Молится за твое здоровье и говорит, что ты хороший врач, умный. Но ты не зазнавайся. Иди дальше. Если бы на этом препарате ты защитил диссертацию, тебе бы присвоили профессора…»
Валерий тяжело вздохнул. Когда? Если даже как следует выспаться и то нет времени.
А однажды, в начале августа 1977 года, придя, как всегда, на работу, Надежда узнала, что Вольвич уехал в Москву.
Вот так, горестно подумала она, сразу ощутив приступ тошноты не то от мучавшей ее болезни, не то от удручающего известия. Низ живота будто разрывало на части и что-то твердое чувствовалось там при наклоне. Не хотелось ни работать, ни есть, ни жить. Вот так бы лечь, закрыть глаза и умереть.
На следующий день она не пошла на работу. Умылась, оделась, но не пошла.
Телевизор после смерти мужа сгорел, большие старинные часы, доставшиеся ему по наследству, остановились.
Надежда ходила из комнаты в комнату. Что делать? Минуты жизни складывались в часы и уходили бесследно и безвозвратно. Если нарочно ждать смерть, она еще долго не придет. Страшно. И тоскливо. Нет! Так можно сойти с ума. Она взяла сумочку и, вытащив из нее кошелек, проверила, хватит ли на дорогу денег. Хватит. И вышла на улицу.
В городском онкологическом диспансере ее приняли, как свою.
- Я согласна на операцию.
Хирург вздохнул с облегчением.
- Наконец-то. А мы думали, что ты так и умрешь, не сдавшись. Все надеялась на Вольвич, что он, мол, чудотворец, кудесник и волшебник. Нет, дорогая моя, чудес на свете не бывает. Ты же училась в школе, должна знать об этом.
- Но он вылечил уже двоих от рака. А еще раньше кого-то в Новосибирске вылечил… я не помню… по-моему, даже несколько человек… Он мне сам говорил.
- Он наговорит. Язык без костей – говори, да говори. У этих больных, что он, якобы, вылечил, никакого рака должно быть и в помине не было. Так…насморк… Ха-ха-ха!
- Вы его не знаете, поэтому не должны так говорить.
- Я его знаю. Но только как врача, а не кудесника. Да, действительно, он умный, образованный. Вот только в сказки
свои собственные верит. Невозможно опухоли излечивать. Их
миллионы видов.
- Но они вызваны одной и той же причиной. Я не врач и тем
более не профессор, но знаю, что излечивает он именно эту причину, ну… как бы основу и опухоли, каких бы видов они ни были, распадаются сами.
-Короче… Вы пришли за направлением, или сказки нам рассказывать?
Надежда замолчала, погрузившись в раздумья.
- Да, - решительно отозвалась она, - за направлением.
- Фрунзенский онкологический центр. Прекрасные специалисты. Не то, что твой Вольвич – рядовой врач. Если бы он был уверен в своих чудодейственных препаратах, он бы защитил диссертацию. А так – он просто шаман. Или шарлатан, которых развелось сейчас на каждом шагу. Поэтому ты разумно поступила, что пришла к нам. Только хирургия может успешно бороться с этим недугом. Опухоли не излечимы.
-Да у вас все неизлечимо. Даже насморк. Пока сам организм не
справится, никакие ваши таблетки не помогают. А таблетки садят печень. Вольвич говорит, что потом некоторые слишком увлекающиеся таблетками, вырыгивают их вместе с печенью. И умирают. Вот так.
Во Фрунзе Надежда уехала уже на следующий день. Надо добавить, что по дороге, а она из Пржевальска почему-то выехала автобусом, она едва не умерла, потому что ей казалось, что вот-вот у нее внутри что-то лопнет.
В онкоцентре ей все напоминало о муже. После нейрохирургии его направили сюда на облучение. И все равно он умер. И все умерли, которых она знала по нейрохирургии. Та же участь ждет и ее. И набрав в легкие побольше воздуху, словно перед прыжком в воду, она вошла в кабинет к врачу.
Стучали колеса, звенели шпалы и под их монотонные звуки, Валерий Вольвич вспоминал события последних дней.
По приезде в Москву, он записался на прием в Министерство здравоохранения СССР.
- Куда ты лезешь? – удивлялись хозяева, у которых он временно
остановился на квартире. – Был бы ты профессором, другое дело. А с вашим братом простым врачом– они и разговаривать не станут, не то, что смотреть твои изобретения. Ну и что, что изобрел? У них свои научно-исследовательские институты изобретают лекарства, а чужие им не нужны.
- Да ради бога! Пусть изобретают. Но когда они получат уже готовый препарат, им же легче будет. Бери и лечи. То есть, уже не надо ломать голову, а просто исследуй, испытай на деле и лечи людей. Мне-то от них ничего не надо. Ни денег, ни славы. А запустят в производство, миллионы детей спасут. Вот ради чего я сюда приехал.
- Ну … Может быть ты и прав. Откуда наперед знаешь?
И вот наступило 19 августа, день, на который ему назначили прием в Минздраве.
Кругом охрана, полированная мебель, а перед дверью в кабинет – очередь. Время приема строго регламентировано – двадцать минут на каждого человека и не больше, и не меньше. Он оказался за пожилой женщиной, которая вскоре позвала его на лестницу покурить.
- В войну я была радисткой, - сказала она и задымила так, что не стало видно ее лица. – Под бомбежкой получила аж семь ранений. Вылечили меня в военном госпитале тогда, осколки все извлекли… В общем, поправилась я. А спустя лет десять начало болеть сердце. Потихоньку, потихоньку и дошло дело до приступов. Врачи не признают ничего, нормально, говорят, у вас все. Так я и жила с этими приступами. Потом, тут, случилось так, что поехала я по туристической путевке по местам боевой славы. Пока здесь ездили, ну по Союзу, все нормально, а в Германию приехали – со мной опять сердечный приступ случился. Меня на скорую и в больницу. Тоже обследовали и говорят, что, мол, у Вас под самым сердцем остался осколок. Вот! Представляешь! А у наших врачей все нормально! – От возмущения, она глубоко затянулась сигаретой, а затем, выпуская дым, снова заговорила: - Он, говорят, ну… этот чертов осколок оброс мясом и давит на ваше сердце. Необходимо оперировать. Но Вы лучше дома, мол, в Москве оперируйтесь. Дома, как говорится, и стены помогают.
А врачи там не хуже нас. Мол, мы тоже в Москве мединститут заканчивали, то есть, у нас знания такие же, как и у московских врачей. Ну что ж… Тяжело мне было согласится с ними, делать однако, нечего и я уехала. Они мне снимки вручили, заключения врачей, выписки из больничного дела… В общем со всеми этими документами прилетела я сюда и сразу в Кардиологический центр. А тут еще Указ об улучшении здравоохранения ССР вышел. И я, значит, вдохновленная такая, со всеми документами – к врачам. И что ты думаешь?! Они ставят меня на очередь, на операцию через пять лет! Я чуть там же и в обморок ни упала. Говорю, да не проживу я пять лет с таким осколком. Что же вы со мной делаете? – и замолчав, поднесла дрожащими пальцами к губам сигарету.
- Они что, не поняли, что в войну вы их матерей от фашистов спасали?
- Выходит, не поняли. Или не захотели понимать. Вот и пришла сюда. Уж здесь-то должно быть поймут. Взяла все документы, - она похлопала ладошкой по сумочке, - может назначат на срочную операцию.
Бедная женщина, она все еще верила в справедливость мироздания и иного в жизни не представляла. За эту справедливость она кровь на войне проливала. Не подозревала она, что новое поколение, заступившее на смену ее поколению, думало по другому и жизнь кроило по-своему, по-новому, а справедливость у них имела несколько иной характер.
Во что бы то ни стало, ей надо было настаивать на операции в Германии. Конечно, дома и стены помогают, но не все то дом, что на русском языке разговаривает.
Скоро подошла очередь женщины, и она вошла в кабинет. Вольвич, запасшись терпением на предстоящие двадцать минут, в задумчивости подошел к окну. Вдруг крик и шум, раздавшиеся из кабинета, привлекли его внимание. Дверь распахнулась и с заломанными за спиной руками в полусогнутом состоянии эту женщину выводят из кабинета двое в формах КГБ.
-Зря я фашистов била, - в исступлении кричала женщина, пока, пригнутую к полу, вели ее по лестнице вниз, - надо было вас бить.
Во дворе крики продолжались и затихли лишь после того, как в дверцу фургона ее втолкнули прямо головой вперед. Машина завелась и выехала со двора.
Стоявший возле окна Вольвич, видевший, как женщину увезли в тюрьму, недоумевал - за что?
- А, денег, видно, не дала,- прошептал рядом стоявший мужчина. – В наше время все наши просьбы надо в денежные купюры оборачивать, так будет надежней.
Вольвич озадачено наблюдал за стрелкой часов. Через десять минут его очередь, а он, ошеломленный увиденным, все еще не решил, идти ли ему. В конце концов, он же не с просьбой идет, а напротив, с услугой… И именно с этой мыслью он вошел в кабинет.
Разговор состоялся в высокомерном тоне и был очень короток.
- Выискался умник. Вы, если человек грамотный, должны понимать, что идете в разрез с планами Минздрава ССР, рассчитанные на двадцать
лет вперед. Под эти планы по пятилеткам отпускается государственное
финансирование. Вы что, забыли, что при социализме живете? Вы
угадали лишь направление нашей работы, а что мы не нуждаемся в вашей помощи – вы не угадали. Над этим направлением у нас работает
целое подразделение института, и мы не собираемся сбивать их с толку из-за таких умников, как вы.
От возмущения у Вольвич свело челюсти. Он был просто поражен, почему сейчас же не набросился на них с кулаками – столь черствыми уродами они ему показались.
-Пока вы здесь раскачиваетесь, в роддомах миллионы
детишек гибнет. Не могу же я один с эпидемией справиться?!
- Вас никто и не заставляет с ней справляться. От Вас требуется лишь объяснять людям, что болезнь эта пока еще неизлечима, вот и все.
- Излечима она, поймите! Вот этим препаратом, - и указал на флаконы, выставленные им на стол в самом начале своего разговора. Здесь же лежали инструкции по способу применения препаратов, отпечатанные им на машинке.
- Хватит! – Председатель хлопнул ладонью по столу. – Развели демагогию. У нас нет времени на пустяки. Или вы покидаете нашу столицу в двухдневный срок, или мы отправляем вас в институт Симашко по вполне очевидным причинам. Там уже поджидают вас чем-то похожие на вас хлопчики, такие как Высоцкий и Солженицын.
После столь вежливо предложенных ему услуг, он уже не видел смысла задерживаться в кабинете и, быстро встав и извинившись, вышел за дверь. Он забыл на столе лекарства, однако, удрученный исходом разговора, не вспомнил о них.
Очередь с любопытством наблюдала за тем, как те же воротилы из КГБ, что выводили из кабинета женщину, теперь молча сопровождали уход мужчины.
Стучали колеса и так же мерно стучали в голове Валерия мысли. Хотя и принадлежал он к новому поколению молодежи, вершившему в Советском Союзе дела своих предков, однако осмыслить происходившее в Минздраве пока даже для него не представлялось возможным. По его мнению, как раз сотрудники Минздрава ССР и должны быть в первую очередь заинтересованы в охране здоровья нации. И они же должны следить за всеми новинками в мировой медицине, немедленно их осваивать и, в случае положительных результатов, пускать в ход для спасения и лечения людей, своих соотечественников. Тем не менее, в
действительности все происходило по-иному и не подлежало никакому здравому смыслу. Получается, что не заинтересована Советская медицина в улучшении здравоохранения граждан. Видимо этим и был вызван новый Указ об улучшении
здравоохранения в СССР. Но и это не подействовало, если больную женщину, нуждающуюся в срочной операции, они пинали, точно футбольный мяч на чемпионате мира, а его изобретение, спасшее бы миллиону детишек жизни, игнорировали, как будто оно и выеденного яйца не стоит. Ну ладно, бы приняли на исследование и
получили отрицательный результат! А то ведь и разговаривать не стали. Пятилетними планами прикрылись.
Надя, ты не права. – Вольвич стоял в сияющем от солнца коридоре, а напротив него под сенью огромного декоративного папоротника в кресле сидела она, чьи печальные глаза не давали ему покоя даже во время этой пустой поездки в Москву. Он боялся за ее жизнь. А когда вышел по приезду из Москвы на работу и увидел, что Надежды нет, боялся опоздать. Ведь после операции он будет просто бессилен чем-нибудь ей помочь. Опухоль, если она злокачественная, возьмет судьбу под уздцы и править будет сама. Слава богу - успел. Пока еще она проходила последние обследования перед операцией.
- После операции мне сделают облучение и все будет хорошо, мой врач обещал.
- Да что обещал… Врачи… они ко всему равнодушны. У них это профессиональное. Недавно я сам убедился.
Сквозь мглу печали в глазах Надежды промелькнула искорка интереса.
- А почему не равнодушен ты?
- Я? Не знаю… - и потупился. – Возможно потому, что еще молодой. Но в Москве я получил хороший урок, так что скоро таким же стану.
Взгляд Надежды снова потух и она сказала, вздыхая:
- Ничего, прорвемся.
- Если так, то давай сегодня, - с энтузиазмом подхватил Валерий.
- Что сегодня?
- Начнем прорываться. Забирай свои вещи и пошли отсюда.
Ночевать им пришлось в парке на скамейках, так как после
обеда ни автобусов, ни самолетов в Пржевальск не было.
- Интересно, а меня не будут искать?
- Куму ты нужна?
Она лежала на скамейке кверху лицом и смотрела на звезды. Где-то там мелькает и ее звезда. Знать бы какая… Должно быть
она давно погасла и лишь свет от нее, достигший земной оболочки, все еще взывает ее к жизни.
Утром, потолкавшись в очереди в кассе аэрофлота, они улетели в Пржевальск. За билеты Вольвич расплатился сам.
Она была уверена, что умрет, особенно когда после двухнедельного курса лечения его каплями ее самочувствие значительно ухудшилось.
- Это интоксикация от продуктов распада новообразований, - объяснял Валерий, успокаивая ее. – Все думают, что я ядом лечу. Это не так. Яд выделяется из опухолей при распаде. Поэтому нельзя способствовать быстрому их распаду. Надо делать перерывы в приеме лекарств. Дня на два, на три. А потом продолжать прием.
Ей было все равно. Вялость страшная, лицо осунувшееся, однако каждый день она заставляла себя идти на работу. Нет, не из патриотических побуждений и не для трудовых подвигов.
Просто, это была единственная возможность не оставаться
надолго один на один с маячившей перед глазами смертью.
Надежда выздоровела через год. Порозовела, расцвела. Хирург на приеме в онкологическом диспансере сказал:
-Так бывает. Все зависит от силы иммунитета и любви к жизни.
Для Вольвич же этот год был годом кошмара. За ним следили органы КГБ. Следили и дома и на работе. И только на первом допросе в следственном отделении КГБ, он понял, что по сути дела произошло.
- Ты продавал лекарства за рубеж. Ты изменник Родины. Предатель. Ты связан с иностранной разведкой.
- Вы чье задание выполняете?
- Ты, мразь. Вопросы здесь задаем мы. Забыл, где находишься? А ну напомни ему, Николай; - и тотчас посыпались удары. Потом ему дали воды и усадили на стул.
- Отвечать на вопросы, - строго приказал капитан.
- В Минздрав ССР ездил?
- Ездил.
- Зачем?
- Хотел технологии новых лекарств им передать.
- Или за рубеж продать? Ты завербовался у них?
- Нет.
- Подпиши показания.
- Нет.
И так на протяжении почти всего года. Но он ничего не подписал и как ни странно, его оставили в покое.
После такого сумасшедшего года количество больных, желающих попасть к Вольвич на прием, заметно поубавилось. У Ивана Петровича и Ольги Ивановны наконец-то появилась возможность спокойно спать по ночам. А у Валерия появилась возможность заняться здоровьем Надежды.
Она вышла замуж, но опять не могла забеременеть.
- Я обошла всех врачей, прошла все обследования, побывала на специализированных курортах, но все бесполезно.
- Ну и что говорят врачи?
- Говорят, что у меня все нормально. Иди и рожай. А как рожать, если я не беременею.
- Давай-ка я сам обследую твои анализы. Сдается мне, что над
тобой плохо поработали лаборанты.
Через день он сообщил, что кроме ЦМВ, нашел у нее микоплазмы и лучистый грибок.
- Грибок и инфекции попали к тебе, по-видимому, от твоего покойного мужа. Я не знал его при жизни, а потому не имел возможности обследовать его. А раз он умер от рака головного мозга, есть причина думать, что все эти вещи были у него в крови. Ты родословную его хоть немного знаешь?
- Все его предки, во всяком случае до третьего колена, умирали от страшных проявлений каких-то болезней еще в относительно молодом возрасте. А мать его умерла от полиартрита.
- Полиартрит вызывают как раз микоплазмы, которые сейчас присутствуют и в тебе.
У Надежды от ужаса расширились глаза.
- Валер, а ты сможешь меня вылечить?
Он не отвел от нее задумчивых глаз, но и не ответил на вопрос. Немного погодя, он сказал:
- Еще от многого тебя надо лечить… Плохое наследие ты получила от своего покойного мужа. Видимо, он очень хотел забрать тебя с собой.
Именно лучистый грибок вызывает злокачественные опухоли, жертвой
которых ты чуть было сама не стала.
- Валера, - она помолчала, подбирая нужные слова, - я всю жизнь буду молиться за твое здоровье. Ты видно, богом мне послан.
- Ну богом, ни богом… В общем, будешь у меня лечиться и не так для того, чтобы родить, как для того, чтобы заживо не сгнить.
- Валера, не говори таких страшных вещей…
- Ты хочешь, чтобы я говорил то же самое, что говорят тебе обследовавшие тебя врачи? Что все, мол, хорошо, иди гуляй.
Почему они не определили у тебя микоплазмы? – глаза его заволокло злобной дымкой. – Почему не определили грибок? Что за врачи тебя обследовали?
- Они определили молочницу…
- Похоже, это все, на что они способны, -более миролюбиво прибавил Вольвич. Уже тогда он понимал, что отсталая официальная медицина не способна ответить на вопросы века. Советские врачи мало уделяли внимания проблемам качества услуг при лечении пациентов, а больше собственным проблемам. Мало встречалось врачей вдумчивых, большинство – всезнающих.
- Ну да ладно, - ворчливо продолжал Валерий Иванович, - не определили они, зато определил я. Вылечу я тебя, не беспокойся. Только надо выполнить одно условие, а именно: лечиться будут вместе с мужем. От тебя он, наверняка, уже нахватался подарочков. У меня есть кое-какие составы от грибковых заболеваний, и даже именно от лучистого грибка… Если не помогут, у меня есть к ним
добавки.
- А от этих… как их… - взволнованная, Надежда никак не могла вспомнить названия еще одной инфекции, которую он у нее
определил.
- От микоплазм. Есть тоже…
Он вылечил ее и от микоплазм, и от грибка, а уже через год Надежда с мужем стали счастливыми родителями.
Прошло десять лет. К весне 1990 года Вольвич подошел во всеоружии против 80% человеческих заболеваний, считающихся в официальной медицине неизлечимыми. Это событие не зафиксировано в летописях, так как летописей тогда не писалось, не отмечено наградами, так как награждались в нашей стране только за военные заслуги, не оглашалось с высоких трибун, так как тем, которым положено было это огласить, было не до него. Занятое собственными проблемами общество продолжало cуществовать, теряя родных и близких от неизлечимых болезней, не ведая о том, что их можно было спасти и излечить, знай оно немного больше о препаратах Вольвич и о нем самом как о человеке уникальных способностей в области медицины. И это не пустые слова, поскольку к тому времени он умел, и диагностировать людей со стопроцентной точностью, и успешно излечивать своими препаратами всех, кто обращался к нему с болезнями. Излечивал язвы и новообразования, заболевания предстательной железы и женское бесплодие, гепатит, дизентерию и многое, многое другое. Все лечилось каплями и мазями растительного происхождения, изготовленными собственными руками, лечилось совершенно безболезненно и без всякого кровопролитного вмешательства.
Не смотря на все это, Вольвич все-таки представлял собой странного человека, большого доброго чудодея-кудесника, мастера своего дела и в то же время полностью самоотрешенного, избегающего власти, славы и денег, чем, собственно и отпугивал вышестоящих чиновников и даже
простых врачей – своих коллег. Он не писал диссертаций, чем занялся бы немедленно на его месте любой другой врач и давно бы уже стал профессором. Он жил только научными исследованиями и лечением людей и именно на это у него уходило все время. Он даже не женился, хотя к Надежде имел какую-то смутную склонность, но не было у него времени с ней разобраться и скоро узнал, что она вышла замуж за другого.
Похоже, он этому даже обрадовался и с еще большей интенсивностью занялся научными исследованиями.
- Сын, - иной раз обращался к нему отец, - отдохнул бы. Другие мужики на рыбалку идут в выходные дни, а ты за рюкзак и в горы.
Не жалко тебе свой мотоцикл?
Привычный к сетованиям отца Валерий не отвечал. Тогда в разговор вступала мать, Ольга Ивановна: - Сынок, женился бы… Смотри, сколько девок за тобой гурьбой ходят. Ссорятся, на кого ты глаз положил.
- Ни на кого не положил. Нет у меня на них ни времени, ни желания. Свое счастье я уже проворонил, а другого мне не надо.
И сколько бы ни допытывались родители, о каком счастье он говорил, Валерий ничего не сказал.
И вот вдруг нежданно-негаданно о Валерии Ивановиче Вольвич заговорили в печати. Затем – и это было еще более
неожиданно! – ему пришло приглашение в Москву на работу в тот институт, о котором в Минздраве СССР шла речь в ту его злополучную поездку.
Спустя короткое время пришли еще два приглашения, одно – в
Ташкент, другое – во Фрунзе с подобными же предложениями по работе. Над Фрунзенским Вольвич задумался всерьез, так как это не далеко от родителей, которым требуется от него помощь.
В город Фрунзе ему пришло приглашение от директора научно-исследовательского института Курортологии и народной медицины Нарбекова Оморбай Нарбековича. И долго не раздумывая, он отправил ему свое согласие. В августе 1990 года Вольвич вместе со своей семьей на двух посланных за ними Нарбековым, «Волгах» переезжает в город Фрунзе, впоследствии названный городом
Бишкек.
Вольвич занимает должность заведующего фитолабораторией и погружается в научно-исследовательскую работу по созданию новых препаратов и одновременно занимается оформлением патентов. Не оставил он и медицинскую практику. Дважды в неделю он принимал пациентов, задерживаясь на работе до глубокой ночи. Принять всех желающих пациентов, Вольвич не мог физически. Тогда созрело решение пригласить на работу
квалифицированных врачей и обучить их методу лечения по «Вольвич». Так Валерий Иванович разгрузился от наплыва пациентов.
Шел период драматических событий Государственной Перестройки. Брошенные на произвол судьбы государственные учреждения, обескровленные отсутствием финансирования, вынуждены были выживать самостоятельно. Отразилось это и на работе фитолаборатории и лаборатория выделяется в самостоятельную фирму.
2006год. Надежда вместе со своей дочерью приехала в Бишкек. Ей очень захотелось встретиться со своим спасителем. Они идут по проспекту Жибек-Жолу и вдруг видят вывеску: Центр Фитотерапии «Вольвич».
- Неужели? – вырвалось из груди Надежды.
- Мам, да его, наверное, там нет, - сказала дочь, все еще не
уверенная в том, что этот их визит к Вольвич имеет под собой почву.
- Милая, помолчи, а? Если тебе двадцать три года, это еще не означает, что ты умнее всех.
- Означает. Ты сама говорила, что я умная девочка.
- Девочка… У которой сыну уже шесть лет.
Наконец-то они, поднявшись по ступенькам, вошли в здание и прошли в указанный регистратором кабинет.
- Иих! – взвизгнула Надежда и бросилась на шею Валерию Ивановичу.
Они постояли обнявшись и лишь через некоторое время отстранились и посмотрели друг на друга.
- А ты не помолодел.
- Да и ты, я не заметил, чтобы так уж сильно помолодела. Но все равно… ты знаешь… нормально… Ну, ну…проходите. Это, я полагаю, твоя дочь?
- Катя. Знакомьтесь. Это Валерий Иванович.
- Есть, есть в ней что-то и от тебя. Ну красавица! Больше, конечно, похожа на папу.
- Здание красивое – заметила Надежда.
- Моя Ольга Васильевна заведовала тут архитектурой, когда стройка шла.
- Красиво… Кать, правда?
- Высше. Мне очень нравится.
- А где она сама?
- Поехала в Минздрав по поводу продления лицензии. А вы как?
- Моя красавица в восемнадцать выскочила замуж и сразу родила.
- Значит нормальная, здоровая женщина.
Надежда помолчала, напряженно вслушиваясь в его слова.
- Валер, я за тем и приехала, чтобы убедиться в этом…
- А есть причина для волнений?
- Да выдумывает она, - воскликнула Катя.- простудилась я на девятой недели беременности и получился выкидыш, она и заладила, поедем, да поедем проверяться.
-Ну что ж, лишнее обследование не повредит.
- Не люблю я. К Вам врачам, как пойдешь, так кучу болезней найдете.
- Это все равно лучше, чем когда ничего не находят, а человек тает и тает на глазах -сказав это, Вольвич перевел на Надежду свой серьезный задумчивый взгляд. –Как у самой – то здоровье?
- Хорошо, как видишь. А вот если бы ты меня не спас тогда, не у кого было бы сейчас здоровье спрашивать. После твоего лечения прошло уже двадцать пять лет. И у меня все в порядке. Ты же сам говоришь, что твоими лекарствами лечатся только один раз. Поэтому живу спокойно.
Господи, если бы не ты, чтобы со мной тогда было? Ты родил меня заново.
Ты – мой второй отец.
